Том I "Визуальность и Разум"

пятница, 18 марта 2011

15:47

La Fleurs

I love london...

Фотография 4 Октябрьский дождь. Рыбы.

Чистый воздух, как едкий дым
Совершенно непригоден для дыханья
Рыбы не живут без воды
И не ищут почвы под плавниками
Рыбы не умеют ходить
И летать не умеют тоже
Рыбу очень просто убить,
Лишив того, без чего она не может…

Серый огромный город наполняет своим дыханием легкие. Пыльный асфальт; выхлопные газы; сырое меловое метро; затхлая и застоявшаяся река, заполненная производственными отходами. Вся эта громада давит постоянной рутиной, бесконечной суетой и однообразностью ярких вывесок, непрерывным потоком машин и общественного транспорта. И толпой людей, спешащих по своим делам. Но все же, не успеваешь прожить и недели, как понимаешь, что уже невозможно отказаться от города, он как наркотик. Когда вырываешься на дачу, в лес, поселки, деревни, начинается нехватка воздуха, того самого, наполненного пылью и грязью. И уже не можешь заснуть без шума колес и звонка последнего трамвая – постоянного шума с улиц.
Тут даже птицы приспособились к особой жизни. Они здесь другие: важные, упитанные и наглые. Утки против всех законов природы не улетают осенью, а так и остаются в грязной и затхлой реке, вполне довольные жизнью. Конечно, тут и тепло, и корм падает прямо из неоткуда, как сейчас, когда тонкие ломкие пальцы крошат булку серого хлеба.
Кормилец уток стоит в неудобной позе, опираясь о перила моста. Невысокая фигура, легкий серый плащ из грубой ткани, черные джинсы, военные ботинки, клетчатый зеленый шарф – как невзрачная обертка, скрывающая за собой тонкий стан танцора. А так же темно-русые, слегка курчавые волосы, закрывающие зеленые глаза. В неуверенных, ровных движениях чувствуется печаль и борьба с внутренним выбором, с собственной нерешительностью. Словно марионетка, управляемая неопытным кукловодом. И во всей этой надломленности, в этой борьбе ощущается влияние города, когда его по капле, как яд, вливают в твое горло; когда серо-промозглое ноябрьское утро входит в легкие влажностью и запахом бензина; когда ночи становятся то невыносимо длинными, то безнадежно короткими; это когда объятья любимого человека становятся, и обжигающе страстными, и леденяще равнодушными. Словно ты и не нужен ему вовсе. Когда он настолько далек, что окна домов похожи на пустые глазницы, толпы людей, потоки машин, бесконечная череда супермаркетов, забегаловок, кафе, магазинов – все, все оно сливается в бесконечное бесформенное пятно, серое.
Когда обрываются сильно натянутые струны, когда под ногами осыпается камень. Это чувство невероятного, нереального падения в бездну. Она в глазах. В действиях. Словах. Крики, истерика, слезы и ругань. Все это разрывает глотку безумным голодным зверем, но агония продолжается молча, потому что ниже достоинства падать на колени, ниже достоинства плакать или кричать, требовать любви или ненависти. И страшно. Бесконечно, нереально страшно, что поиграют, посмеются и бросят. Втопчут в серую пыль асфальта. И поэтому объятья сухих и прохладных рук кажутся ошейником. И шепот обветренных губ, прижимающихся к уху, не кажутся лаской.
- Ви-льям. Ты же замерз. Что ты здесь делаешь совсем один? Пойдем домой. Я знаю отличный способ согреться.
Лукавый. Как сотни игл впивающихся в сердце. Ядовито-сладкий. Как та зеленая карамель.
- Да, Алекс. Сейчас.
И когда хватают за руку, тащат куда-то, в неизвестность, в новую бездну, со смехом, кажется, будто ведут на поводке. Ведь не может быть ласков этот беззаботный, лукавый, смеющийся парень. Он ядовит и опасен. Он вошел в тебя, в твою жизнь, душу, как и этот город – серой промозглой осенью. Запахами алкоголя, бензина и фотопленки. И поэтому его квартира, пропитанная табаком, дорогим парфюмом и ромом – новая клетка. И объятья все так же обжигающе страстны и леденяще равнодушны. Ведь не может быть счастья там, где нет откровенности. Правда?
И ты не видишь, как этот грубый парень, кажущийся столь беззаботно-веселым и равнодушным одновременно, смотрит на тебя глазами влюбленного ребенка.

@темы: Original, Том I "Визуальность и разум"